Наш рассвет был попозже,
Чем звон бубенцов,
И пораньше,
Чем пламя ракеты.
Мы не племя детей
И не племя отцов,
Мы — цветы
Середины столетья.
Мы цвели на растоптанных
Площадях,
Пили ржавую воду
Из кранов.
Что имели, дарили,
Себя не щадя,
Мы не поздно пришли
И не рано.
Михаил Анчаров
«Большая апрельская баллада»
Мама и папа были участниками Великой Отечественной войны. Потом маму отправили на роды в Ораниенбаум под Санкт-Петербург, а отец еще два года служил на Сахалине. Когда он приехал — я его не узнал.
Папа в 12 лет дошел до Санкт-Петербурга из Тверской губернии и поступил там в училище.
Папа не любил, когда мы с мамой читали книги на ночь. Ему нужно было рано вставать на работу.
После войны маме дали комнату в деревянном доме, у которой не было передней стены. Зимой топили по пять раз, но больше 15 градусов не было.
Во дворе были всегда какие-то сообщества по интересам. Наш был самый благополучный, хотя интеллигенции особенной не было.
Все мое детство прошло в парках Ораниенбаума. Мы очень рано начали ходить в походы, прошли пешком всю Прибалтику, издавали рукописный краеведческий журнал.
Я никогда не думал, что стану археологом. Для меня это были небожители.
Служил я в Заполярье, на границе с Финляндией. У нас в армии была огромная библиотека, я постоянно выписывал журналы.
В аспирантуру студентов брали только с кафедры Истории коммунистической партии, а остальные кафедры набирали для работы в региональных вузах. Поэтому в аспирантуру меня зачислили от Сыктывкарского государственного университета.
Познакомил родителей со своей женой, только когда мы уже расписались.
У меня в семье все археологи, а кто не археологи — историки.
Про Республику Коми я до переезда сюда ничего не знал. Разве что про Воркуту.
Мама до конца жизни не смогла научиться выговаривать слово Сыктывкар.
Когда приехал в Сыктывкар, то подумал — как отсюда бежать. Не представлял даже, что обойду всю Республику и изучу все как следует.
Я пришел на прием к ректору Валентине Витязевой в рваном свитере, джинсах драных, с бородой. Она выглянула и сказала — зачисляю, даже говорить не стала.
Университет — это не детский сад.
Мне десять лет не давали звание доцента. То галстука нет, то рюкзака нет.
Надо делать свое дело и меньше говорить.
В 1988 году мы ездили в Индию. Там меня поразило, что оборванцы, которые живут в грязи и антисанитарии — все довольные. А у нас все хмурые всегда, чуть не плачут.
Я здесь всегда себя свободней чувствую. Поэтому всегда отказывался в Санкт-Петербург вернуться.
Из года в год студенты не меняются. А люди, они эволюционируют — но только в обратную сторону.
В нашем университете хороший уровень преподавания. Большинство преподавателей учились в Ленинградском университете, закончили там аспирантуру.
Студент-историк — должен быть с головой, должен понимать то, что ему нужно. Ему не обязательно знать все, он просто должен иметь позицию, желание познать мир.
Познать мир — основная цель человека. Интерес — звучит как-то убого. Самопознание выше.
Хорошим ученым может стать только увлеченный человек.
Мне интересно, что думал человек, как он размышлял, а не то, что он написал.
Студенты постоянно учат преподавателя чему-то новому. Преподавателю нельзя врать и всегда верить в свою правоту.
Мой самый любимый поэт — Рильке. Из русских — Есенин, Бродский.
Я рассказываю студентам о том, что сам понимаю в мире. За это они меня и любят.
Раньше у меня был более школярский подход к обучению.
Археология и этнография — непосильные знания для первого курса.
Единого учебника по истории быть не может. С 90-ых годов мы уже несколько разных концепций преподавали.
Я почти атеист. Но в детстве обе бабушки тайком покрестили меня. Получается, что я дважды крещеный.
Я проработал всю жизнь с лопатой, все-таки я археолог. А огороды и дачи не люблю, мне это неинтересно.
Новые студенты и новые мысли каждый год — стимул продолжать преподавательскую работу. Говорить с кем-то нужно всегда.